Фрагмент цикла размышлений I, II, III
Классическая фабула мифа об Эдипе гласит о наступившей тщетности человеческого дерзания преодолеть волю Божеств и рок судьбы[1].
Оракул предсказывает фиванскому царю Лайю, что он будет убит рукой своего сына, рожденного Иокастой. Дабы избежать судьбы, он отдает своего сына на умерщвление, но раб пастух передает его ко дворцу Коринф, где он воспитывается. Повзрослев, Эдипу открывается пророчество о том, что он убьет своего отца и возьмет в жены мать. Не ведая о том, что Полиб не его истинный отец, он покидает Коринф и отправляется в Фивы. По дороге он сталкивается со стариком на повозке, которого и убивает в ходе ссоры.
Добравшись до Фив, он одолевает чудовище Сфинкса и становится царем города, беря в жены вдову пропавшего предыдущего царя.
Трагедия Софокла открывается сценой прошения народа и жрецов Зевса к Эдипу, с просьбой изведать причину гнева олимпийцев и охватившей город язвы. Вернувшийся от дельфийского оракула Креонт сообщает царю, что Аполлон наслал на город мор и требует покарать убийцу предыдущего царя Лайя. Эдип отправляется на поиски убийцы и обнаруживает, что это никто иной, как он сам, убивший своего отца на дороге пятнадцать лет назад, и живущий с Иокастой как с женой и матерью теперь уже его детей. Ужас, горе и позор сокрушают Эдипа. Иокаста убивает себя, а царь вырывает свои глаза. Верность отцу сохраняет только дочь Антигона. Эдип, недостойный смерти, удаляется во скитание и умирает у храма гневных Эриний, духов мести.
Таким образом, сбывается пророчество Лайю и Эдипу, и свершается оно его собственными руками: кто бежит от рока — тот бежит ему навстречу.
Наперво необходимо строго отбросить все фрейдистские и делёзианские психоаналитические толкования трагедии Эдипа в культуре.
Поколение или век героев у Гесиода есть последняя вспышка Божественного соучастия в сотворении людей: Ахилла и Одиссея, чьи рода через дедов восходят к Зевсу; Персея и Геракла, прямых сыновей Громовержца; Тесея, сына Посейдона. Можно вспомнить аналогичных героев в германо-скандинавской мифологии, где известные конунги возводят свои генеалогии ко Всеотцу-Вотану. А также принца Арджуну и его колесничего Кришну. После поколения героев идет уже железный род людей, замыкающий иерархию металлов души в нижней точке.
Можно вспомнить схожую историю о сотворении людей Прометеем, который лепил их из глины и они постоянно рассыпались и падали, пока Зевс, либо Афина по иной версии, не одарили их частицей Божественного света и ума. В природе человека смешаны сугубо материальное, глиняное (не-металлическое, гипохтоническое) начало и искра священного от олимпийского отца. Без неё это человечество просто распадается на черепки.
Эдип стоит на противоположной стороне от Геракла, который своей дерзостью и подвигами позитивно преодолевает ограничения человеческой природы в пользу своей божественной половины, отеческого начала. В нем он возвращается на Олимп, в то время как в Аиде мы встречаем лишь его тень, субматериальный остаток. Он даже освобождает принципиального богоборца и антипод всему священному порядку, титана Прометея.
Эдип тоже сражает чудовище, освобождая Фивы от его чар и власти. В будущем он снова освободит этот город, но уже от себя самого. Чем глубже мы погружаемся в плотность времени, в историю и движемся по течению расколдовывания мира (Untergang), тем более и более мы становимся неспособны противостоять эсхатологическому року. Наше человечество — это человечество Эдипа, сокрушенного и ослепленного дважды: неведением и противлением уготованной судьбе, и буквальным ослеплением себя при узрении судьбы свершенной.
Толкования Зигмунда Фрейда и Жиля Делёза с Феликсом Гваттари, суть лишь далекое, но весьма оригинальное и по-иезуитски точное эхо трагедии Эдипа. Где вся вина возложена на фигуру отца, будь то Лай или сам Зевс, т. е. Божественное и священное начало, удерживающее иерархию и порядок космоса.
Эдип всеж остается классическим античным героем. У него была хотя бы трагедия, жуткая боль поражения року, которая сделала его одним из ведущих архетипов и, всеж, вписала его имя в долгую память нашей части человечества.
По преданию, когда душе Одиссея пришел срок вновь выбирать себе жизнь на земле, он выбрал судьбу простого человека, далекого от дел, потому что в предшествующей жизни испытал игры Божеств сполна. Но даже жизнь простого пастуха, порой, вовлечена в события, — как жизнь свинопаса Эвмея, который помог Одиссею расправиться над женихами, или пастуха, что передал Эдипа Полибу и, годами позже, открыл ему правду о его происхождении.
Но у современного же человека нет и этого, он — пошлый и никакой.
Он даже не пытается, потому что забыл, что ему это вообще нужно.
[1] См.: Софокл «Царь Эдип».
